Софья Прокофьева – настоящая волшебница. Ее сказки становятся частью души каждого, кто их прочитал хотя бы один раз, и детей, и взрослых. В мире литературы настоящих сказочников единицы, а тех, чьи истории трогают сердца и детей, и взрослых, – и вовсе можно пересчитать по пальцам. Софья Леонидовна – из их числа. Ее имя давно стало символом мудрости, доброты и безграничной фантазии. Для нескольких поколений читателей ее книги стали не просто историями, а верными спутниками, помогающими понять себя и мир вокруг.
Сказочница не поучает – она раскрывает жизненные истины через удивительные приключения. Вспомните «Приключения желтого чемоданчика», где ребята учатся побеждать страхи, или трогательную повесть «Не буду просить прощения», где капризный герой вдруг осознает, как дорога мамина любовь. Ее сказки – это калейдоскоп ситуаций, где жадность («Клад под старым дубом»), ложь («Тайна забытого чердака») и гордыня («Удивительные приключения мальчика без тени…») оборачиваются уроками, которые герои – и читатели – запоминают навсегда.
Магия прозы Софьи Прокофьевой – в умении сочетать реальность с фантазией. Ее персонажи: шаловливые дети, говорящие звери, загадочные волшебники не идеальны – могут ошибаться, сердиться или поступать несправедливо. Но именно это делает их родными. Через испытания, смех и слезы они учатся принимать решения, исправлять ошибки и верить, что доброта сильнее любого колдовства.
Каждая история писательницы – словно кружево, где за причудливыми узорами скрывается глубина. Читатель любого возраста найдет здесь что-то свое: ребенок увлечется динамичным сюжетом, взрослый оценит тонкую игру смыслов. Не случайно книги мастера переведены на два десятка языков, а по мотивам ее произведений сняты фильмы и мультфильмы, которые уже стали классикой. Четыре десятка произведений – таков труд всей жизни автора.
Сегодня, когда ее повести вновь и вновь переиздаются, а новые читатели открывают для себя «Волшебную пилюлю» или «Приключения желтого чемоданчика», становится ясно: сказки Софьи Прокофьевой вне времени. Они о том, что важно в любую эпоху – о смелости быть собой, о ценности семьи, о силе искренности. И возможно, в этом ее главное волшебство – умение говорить с каждым из нас на языке сердца, без громких слов, но так, что каждое слово остается в душе.
Перед вами – встреча с легендой. С женщиной, которая дарит миру истории, способные изменить человека. С Софьей Леонидовной Прокофьевой – Сказочницей с большой буквы – беседовала юная луганчанка, сказочница Фаина Савенкова, постоянный автор журнала «Региональная Россия».
Сказки, которые сбываются
Родители в детстве научили меня познавать хорошую литературу. В пятилетнем возрасте уже знала наизусть смешное стихотворение «Дом, который построил Джек», с упоением читала произведения Андрея Усачева и, конечно, огромное количество сказок Софьи Прокофьевой.
И даже сейчас ее сказки не устаревают, они намного добрее и светлее, чем то, что нам хотят представить как истории для детей. Волшебный литературный мир Софьи Леонидовны всегда привлекал, так же как произведения Кира Булычева, которые прочитала позже. Но не думала, что познакомлюсь с писательницей и ее замечательной семьей лично и что великая сказочница, которой зачитывались еще и мои родители, напишет на одну из моих книг рецензию.
Мечты сбываются. Главное – хотеть и что-то для этого делать.
Софья Леонидовна давно не дает интервью. Но мне повезло. Юной сказочнице довелось услышать рассказ сказочницы, пишущей свои творения целую жизнь. Огромное спасибо Софье Прокофьевой за интервью. И особенно спасибо за ее поддержку Донбасса.
– Софья Леонидовна, у читателей разных возрастов отличаются пожелания и требования к книгам. Чем отличается хорошее детское произведение от хорошего взрослого? Как детский писатель можете сказать, для кого проще писать: для детей или для взрослых, и почему?
– Такой резкой границы не проходит. Конечно, мы знаем, что есть какие-то совсем детские народные стишки и куплеты. Но даже там нельзя сказать, что вот это – именно детское и окрашено одним цветом, а это – для взрослых и окрашено уже другими, более густыми тонами. Нет.
Великий сказочник Ганс Христиан Андерсен обижался на скульптора Торвальдсена, изобразившего его сидящим в кресле и окруженным толпой детей. Андерсен возмутился и сказал, что он пишет не для детей, а для взрослых. Я думаю, что в чем-то он был прав. Есть взрослые, которые долгое время сохраняют любовь к сказке, любовь к каким-то книжкам, которые они любили в детстве. Например, очень многие любят в течение всей жизни «Конька-Горбунка» Ершова, считают, что это великое произведение, сокровище русского языка. Так оно и есть, кстати, с моей точки зрения. Так что сказать, что вот это детское, а это взрослое… Думаю, что на этом не надо сосредотачиваться.
Хорошую сказку, такую как «Снежная королева», будет читать с интересом и восхищением любой интеллектуально развитый человек, потому что это трогательная, глубокая книга о преданной дружбе и любви между двумя молодыми людьми. Если сравнить, допустим, с Анной Карениной, да, конечно, это сильно отличается, тем не менее сказать, что одно исключительно детское и взрослые читать не будут – нельзя. Это просто разные жанры. Как, например, басня – это детская литература или взрослая? По замыслу – скорее взрослая, потому что каждая басня обязательно несет в себе не всегда простой нравственный урок. В этом смысл басни, ее зашифрованность. Но нельзя же сказать, что дети не будут это читать и учить наизусть в школе. Конечно, они проходят басни, любят их и читают. Как тут проводить границу? И надо ли ее проводить?
Мне кажется, все зависит от индивидуальности человека. Более романтичному, с легким восприятием и причудливым внутренним отношением к окружающему его миру сказка будет ближе, сколько бы ему ни было лет. Например, мне вот будет уже 96 лет, но когда перечитываю сказки Андерсена, также остаюсь потрясенной, как это было 80 лет назад. Для меня это столь же великая литература.
– Могут ли устаревать сказки и в целом произведения для детей или же это из разряда на все времена?
– Вопрос непростой, потому что сказка кочует из страны в страну, из одной эпохи в другую. Она сама по себе часто трансформируется и поэтому не столько устаревает, сколько обретает новую одежду, новый лексикон. Она может по-другому говорить, приобретать новые сюжетные ходы или зарождать новых персонажей. Я думаю, что хорошая, талантливая сказка не устаревает, а может даже существовать в первозданном виде и не меняться, сохраняя прелесть именно той эпохи, когда она была создана. И бабушка, которая приходит в книжный магазин и видит книгу, может подумать: «Ой, я любила эту книгу в детстве». Это нормальная реакция и далеко не редкая.
Я сама любила заходить в книжные магазины и неоднократно слышала: «Ой, вот эту книгу куплю своей внучке, ведь я ее так любила в детстве». И она будет читать ее своей внучке. Это и есть ответ на вопрос – устаревает книжка или нет.
Также вспоминаю рассказ моего папы. Он очень любил в детстве «Конька-Горбунка» Ершова и, обладая с детства уникальной памятью, знал его практически наизусть. Чувствовал и силу, и юмор этой удивительной вещи. Но книга пропала, затерялась, как это бывает у детей. Родители пошли на какой-то книжный развал и купили ему новую книгу. Принесли, а оказалось, что это не «Конек-Горбунок», а «Конек-Скакунок». Стали читать это Сереже, и он заплакал ужасно. «Не то, не то, это не Конек-Горбунок, это конек какой-то другой», – кричал он. Так что я запомнила это воспоминание отца и знаю, как для ребенка важно первое ощущение в детстве, как сказка западает в чистую, открытую для чего-то нового, для света душу.
В каком-то смысле, конечно, есть некое разделение. Например, «Курочка-ряба». Буду ли я читать с таким интересом и думать о ее судьбе? Все-таки я более-менее догадываюсь, какая у нее будет судьба. Я уже не буду так переживать (в значении «проживать») какие-то детские сказки, это понятно, но и только. Но сказка, написанная сильным поэтическим языком, может оставаться незыблемой, переходя из одной эпохи в другую, от одного поколения к другому. Сказка – это очень долгоиграющий продукт, не нуждающийся ни в каком холодильнике, а наоборот в тепле.
– Какие авторы оказали на Вас наибольшее влияние и почему?
– Я отнюдь не была вундеркиндом и очень долго не могла научиться сама читать. И, наверное, мне было уже лет шесть, когда мама подарила мне книжку Корнея Чуковского «Доктор Айболит», там, где проза и стихи. И я вдруг начала читать. Оказывается, могу читать: просто не знала, что уже умею это. Лень не давала сделать вот этого последнего усилия. А тут вдруг сижу и читаю и мне интересно. И не знаю, что будет дальше, – эта книжка была у меня впервые. А мне надо идти к подружке на день рождения. Мама уже зашла за мной и говорит: «Ну, пойдем». Ответила ей: «Не могу, я читаю». Мама снова спрашивает: «Ты пойдешь?». Я отвечаю: «Но я же должна дочитать!» Вот такое у меня одно из ранних воспоминаний о книге.
Она была первой, которую сама прочла и которая поразила меня. Это было что-то совсем другое. Я как бы стала сверху вниз смотреть: с горы вниз на расстилающуюся долину, а не снизу вверх, когда кто-то наверху мне читает и слова падают сверху ко мне. Нет, я стала выше над ней или хотя бы на равных. У меня появился уже какой-то совсем другой контакт со сказкой, когда я могла ее в детстве впервые прочитать сама.
Какое-то время спустя очень полюбила «Три толстяка» Олеши. Считаю, что это восхитительная книга. Любила народные сказки разных стран. Одними из самых ранних были, конечно, сказки Пушкина. И родители покупали книги, у меня была своя библиотека. Потом от сказок я уже перешла к более реалистическим произведениям: «Том Сойер» или же легенды о Короле Артуре… Но это уже был гораздо более старший возраст. И совсем отдельно Конек-Горбунок, которого я тоже очень любила.
– Как Вы думаете, сказка может стать лекарством, а сказочник – лекарем?
– Это прекрасное предназначение сказки, но думаю, что это все-таки случай необычный. Конечно, сказка для ребенка – это мир, который открывается совершенно по-новому. А посмотреть на него глазами сказочника – это очень многое. Наверное, какие-то тонкие детские психиатры (психологи) умеют пользоваться теми светлыми, позитивными моментами в мировой сказочной литературе, когда нужно создать какой-то оптимистический мир, светлый, спокойный, чтобы ребенка успокоить, внушить ему какие-то надежды на лучшее, что он выздоровеет, что не будет войны, что мама тоже выздоровеет и папа вернется. Сказка помогает в этом плане строить какую-то надежду, ведь сказочное повествование всегда несет ее в себе. И эта надежда, несомненно, имеет свойство лекарства.
– Можете ли Вы рассказать о каком-то забавном случае в Вашей работе?
– Когда я была молоденькой начинающей писательницей сказок, но меня уже печатали и знали, то часто приглашали в школы. Однажды произошло такое. Обычно как гостью встречали завуч или учитель литературы. А в этот раз никто не вышел навстречу. Захожу в школу – какой-то шум, гам, дети пробегают с криками: «Ой, он разговаривает, разговаривает!» Спрашиваю у учеников: «А кто разговаривает?» Дети ответили: «А вот папа такой-то девочки из третьего класса принес говорящего попугая».
Спустя несколько минут подошла учительница литературы и говорит: «Вы извините, но дети настолько под впечатлением – они хотят посмотреть говорящего попугая, и я не могу их собрать. Они не хотят идти Вас слушать, они хотят идти смотреть и слушать говорящего попугая».
Наконец, загнали бедных детей в класс. Они все сидят, как им велели. Начинаю читать, а они переговариваются: «А долго еще? А уже принесли попугая? А ты его видел?» Тогда поняла, что никакими сказками, будь то Пушкин или Ершов, не перебить интереса к этому попугаю, который скажет им: «Попка – дурак» и все. Не знаю, что говорил этот попугай. Но во всяком случае мое выступление было явно сорвано. (Смеется.)
Постаралась поскорее закончить и отпустить ребят. Они с воплями восторга бросились, толкая друг друга, к двери. Это были хорошие, нормальные дети. Прекрасно понимаю, что такое для ребенка посмотреть на попугая. А ведь он еще и говорящим был. Такой вот случай.
– Какое из собственных произведений Вам наиболее близко, и почему?
– Пожалуй, это четыре книги о волшебнике Алеше, «Астрель и Хранитель Леса», «Остров капитанов», «Глазастик». И последняя сказка – это «Ученик волшебника». Вот это серия сказок, которую я продолжила бы пятой и шестой… Идеи есть, а вот сил написать уже нет. Они мне ближе всего. Писала их с удовольствием…
А вообще… Нет. Наверное, ближе всего две последние сказки. Это «Босая принцесса» и идущая рядом с ней «Девочка, победившая страх». Вот эти сказки мне даже ближе. Я как-то не так еще отошла от них.
– Какую роль играет редактор в жизни автора? Необходим ли он или можно справиться без него?
– У меня были друзья, с которыми вместе пришли в детскую литературу. Это был Генрих Сапгир и Ирина Токмакова. В общем, близкие мне поэты и детские прозаики. Мы почти одновременно встретились, познакомились, подружились и вошли в детскую литературу.
Тогда было издательство «Малыш». Там был замечательный редактор Юрий Тимофеев. О нем вспоминаю с благодарностью до сих пор. Он очень любил детскую литературу. Умел подбодрить нас, робко входящих и сомневающихся в том, печатать или нет наши произведения. Обладал способностью раскрыть для каждого автора его собственные произведения.
Была у нас поэтесса – она сочиняла и пела песни. Юрий Павлович объяснил ей, что она великолепный детский поэт. Для нее это было открытие такой важности, что она совершенно переключилась, перестала сочинять песни и стала одной из лучших наших детских писательниц. Именно редактор открыл ее как автора. Это было настоящее чудо, ведь мы приходили в его кабинет какие-то такие зажатые. Не то чтобы испуганные, некоторые уже чувствовали, что вот это их и что они должны этим углубленно заниматься. Зато уходили оттуда окрыленные. Такой у него был дар.
Вспоминаю его с благодарностью, восхищением. У таких бы учиться редакторам, как надо взращивать авторов. Потому что как легко подсечь молодое дарование и сказать: «Да ну, это уже было гораздо лучше сказано. Читайте Ирину Токмакову, ее колыбельные. А как она переводит шотландские колыбельные? А ваши колыбельные… Ой, да что вы лезете в эту область, это уже…» И так далее. Можно и так встретить. А можно сказать: «Знаете, как интересно! Вот у Ирины Токмаковой одна колыбельная – «рыбка-рыбка, где ты спишь?» – а вот у вас совсем другое ощущение, приходят какие-то светлые сны. Вы знаете, это очень интересно». Можно ведь и так… Вот я и призываю, чтобы редактор помогал автору не только увидеть всю детскую и всю мировую литературу, но увидеть себя и почувствовать свои сильные стороны и их развивать.
– Как помочь ребенку вырасти достойным человеком? Что для этого нужно делать родителям?
– Я думаю, что достаточно любить ребенка. Но любить его так, чтобы он мог открывать духовные основы мира. Конечно, очень хорошо, если семья верующая и ребенок с детства знает молитвы, знает о милости Божией, о том, что плохо вести себя – это грех и очень плохо, что сверху есть судья, который все видит. Ни папа, ни мама, а кто-то выше их, кто видит и скажет: «Нет, так нельзя. Это плохо». Любящие сердца родителей или бабушек, уже владеющих жизненным опытом, могут дать ребенку большой смысл. Так сказать, ввести его. Как Богородицу вводят в храм, так и ребенка вводить в мир: открывать красоту природы, чтобы он ждал, когда расцветут первые одуванчики, первые фиалки. Показать, как это удивительно красиво, и раскрыть весь этот мир – мир добра и красоты.
– Как Вы думаете, детский писатель должен соблюдать те моральные принципы, которым он учит детей, или же стоит разграничивать личность писателя и его произведения?
– Вы знаете, на этот вопрос я ответить просто не могу. Я думаю, что это очень индивидуально. Я знаю прекрасных писателей, далеко не всегда совершенных в жизни. Это вопрос личности и творчества и касается вообще любого человека. Иногда он просто воюет сам с собой и не всегда это заканчивается благополучно. Многие великолепные писатели, перед которыми мы с любовью преклоняемся, пришли к великому собственному разочарованию и добровольной ранней кончине, которая считается одним из самых больших церковных грехов. Ну что делать? Этот вопрос неразрешимый. Хотелось бы, чтобы все люди были совершенны, но, увы.
– В свое время на фестивале «Звезды над Донбассом» мне довелось побывать на замечательном спектакле «Одолеем Бармалея» с Леонидом Красновым и Сергеем Летовым. Это позволило по-новому взглянуть на творчество Корнея Чуковского, его произведение о войне. Это очень сложная тема, достаточно спорная в современном обществе, где детей ограждают от любой грустной и страшной информации, в том числе некоторых детских сказок. Как детский писатель, что Вы об этом думаете? Нужно ли оберегать детей от подобных произведений, опасаясь, что они расплачутся? Или же дети в разумных пределах должны понимать, что мир – это не только бесконечное веселье, но и события, которые могут вызвать слезы, которые подготавливают их к формированию как личностей уже в детстве?
– Вы знаете, я много раз сталкивалась с тем, что взрослые родители или не понимают литературной прелести Корнея Ивановича Чуковского, или понимают, но все перевешивает некоторая воинственность его произведений, из-за чего они считают, что это вредно. У меня нет окончательной точки зрения по этому поводу. Я очень любила в детстве Чуковского, и меня не пугали его страшилки. Хотя там, конечно, и крокодил, который Месяц проглотил, и темнота наступает, да и вообще там война у него идет между светом и тьмой. Но дело в том, что он такой моралист. В конце концов, та же Муха-Цокотуха или Тараканище. Там вообще все кончилось бы печально, если бы воробей не клюнул этого злого таракана-тараканища. Так что трудно сказать. С одной стороны, очень многие считают, что из мальчиков надо воспитывать юных рыцарей. Может быть, это и так. Но иногда мне кажется, что есть некоторый перегиб у Корнея Ивановича. Тем не менее все перестилается его гениальной музыкальностью. Это все-таки особый мир, и звучание его детских произведений настолько совершенно и замечательно, что их музыкальность и поэтичность сами по себе несут такой огромный позитивный заряд, что это перекрывает агрессивность некоторых его сказок. Я бы сказала, что двояко к этому отношусь, но так он представлял оптимальный для ребенка мир. Он очень любил своих детей, вообще всех детей любил и общался с ними замечательно, но вот это у него было именно так. Вот такая была позиция. В конце концов, Конек-Горбунок, которого мы так любим, чем же он кончается? Ставят три котла: с водой, с кипятком и с молоком, и заканчивается тем, что старый Царь бух в котел и там сварился – ничего себе для ребенка потрясение. Но кто об этом думает? Никто. Потому что дальше все завершается прекрасно: Иванушка стал молодцем, свадьба и все перекрывается. Тем не менее котлы – это нелегкий момент для ребенка, если он вдумается. Не самая гуманная сказка получается. На меня, как на взрослого человека, производит тяжелое впечатление, а детям проходит мимо, потому что дальше все прекрасно. Это очень тонкое дело. Причем дети как-то обходят то, что им тяжело, – они на этом не фиксируются, а тянутся к увлекательному сюжету.
– Когда началась Великая Отечественная война, Вы были еще подростком. Как восприняли известие о начале войны? Можете рассказать о своей жизни в тот период?
– Мне было лет тринадцать, наверное. Переходный возраст. Конечно, не поняла весь ужас того, что произошло. Но видела, как реагируют родители, что мама говорит: «Надо хотя бы пшена купить. Пойдем в магазин». Мы пришли в магазин, а никакого пшена уже не было. Утром уже все раскупили в нашем ближайшем магазинчике. И тогда мне показалось как-то странно: куда все подевалось, ведь всякая еда была, а теперь просто пустые полки. И вот эти пустые полки мне сказали очень многое, потому что это был некий первый факт войны, ее проявления. Еще не было бомбежек, еще все это представлялось совершенно призрачно, туманно и, главное, совершенно неверно. Мы не могли представить, что такое голод, холод, эвакуация и известия с фронта, и голос диктора, который говорит, что мы отступаем… Это пришло потом. Но мы очень быстро взрослели и очень быстро начали понимать, как оно есть. Потому что одно дело – тринадцать лет, другое – пятнадцать, когда все мальчики, все друзья рвались на фронт. Многие бежали из дома в военкоматы и просили, чтобы их забрали. К тому времени мы уже представляли более-менее, что такое война. И постепенно мы погружались, как взрослые, в этот мир, поскольку мы уже все видели, все понимали: что такое похоронка, что такое болезнь мамы, когда нет самого элементарного лекарства, и вообще, когда мы все голодные.
– Это очень тяжело.
– Очень…
– Но мы со всем справимся. Огромное спасибо, Софья Леонидовна, Вам за интервью. Это было очень познавательно и увлекательно.
Беседовала
Фаина Савенкова
Фото из личного архива С.Л. Прокофьевой