Россия – одна из ведущих научных стран мира. Этот факт – неоспоримый. Современные открытия российских ученых остаются на передовой мировой исследовательской повестки. Мы по праву гордимся Дмитрием Менделеевым, создавшим периодическую систему элементов; Иваном Павловым, получившим Нобелевскую премию за исследования физиологии; Сергеем Королевым, открывшим человечеству путь в космос; Андреем Сахаровым, чьи работы легли в основу ядерной физики. Эти имена – лишь малая часть золотого фонда российской науки, которая продолжает развиваться даже в условиях глобальных вызовов.
Накануне Дня российской науки хотим познакомить наших читателей с нашим современником, ученым с мировым именем – Артёмом Огановым.
Артем Ромаевич Оганов – российский ученый, кристаллограф, химик, материаловед, доктор физико-математических наук, заслуженный профессор Сколковского института науки и технологий, профессор РАН, член Европейской академии (Academia Europaea), почетный член (Fellow) Королевского Химического Общества и Американского Физического Общества. Мировую известность ему принесло решение задачи предсказания кристаллической структуры вещества на основе его химического состава. Он автор программы USPEX (англ.: universal structure predictor evolutionary crystallography – универсальный предсказатель структур: эволюционная кристаллография, 2006 г.), способной прогнозировать устойчивые химические соединения по набору исходных элементов. Среди свыше 10000 ее пользователей такие гиганты, как Sony, Intel, Fujitsu, Toyota и др.
Также ему принадлежат открытие нового сверхтвердого аллотропа бора, прозрачной неметаллической модификации натрия, новых рекордных сверхпроводников и ряда экзотических веществ под давлением, и многие другие открытия.
В числе его наград – премии Лациса (Швейцария, 2006), Георгия Гамова (2017); «Согласие» (2017); Дружбы правительства КНР (2019); Highly Cited Researcher (Clarivate Analytics, в 2022 и 2024 гг.); медаль Европейского минералогического союза (2007), и др. Является одним из самых цитируемых ученых России. О нем сняты документальные фильмы, ему посвящены сотни публикаций в российских и зарубежных СМИ. Он является председателем Научного комитета российской национальной премии в области будущих технологий «Вызов».
Долгое время работал за рубежом, становясь самым молодым в истории полным профессором в одном из американских университетов. Журнал «Форбс» включил его в список десяти самых успешных российских ученых, работающих как в России, так и за рубежом. Он неоднократный приглашенный профессор в самых разных университетах мира. Автор книг, более 300 научных статей, пяти патентов. В этом году отметит свое 50-летие. Сегодня он – гость «Региональной России».
– Недавно в России завершился Год семьи. Какой вклад семья внесла в Ваше становление в детстве, юности, в годы, когда учились в университете, когда уже стали известным ученым?
– Очень много дала мне семья, родители. В особенности я хотел бы вспомнить маму, которая воспитывала нас так, что мы видели самые разные стороны жизни, самые разные профессии, самые разные области, в которых мы могли бы развиваться. Мы с детства читали с мамой хорошие книги, стихи, ходили в музеи. Она подкладывала нам совершенно разные книги: по истории, химии, физике, математике, биологии, географии, путешествиям и так далее. И смотрела, к чему у нас зажжется интерес. Меня зажгла книжка по химии. С ней я познакомился в четыре года. С этого все и началось.
Как раз в действиях мамы заложена сама идея о том, что родитель не диктует ребенку выбор профессии. Кстати, ученых в нашей семье никогда не было. И мама не ученый, и ее родители. И с папиной стороны то же самое. Поэтому этот выбор шел от меня. И то, что родитель не навязывает свои интересы ребенку, а наоборот, слышит ребенка и уважает его стремление, поддерживая всячески, – это очень важно. Это, во-первых, позволяет человеку раскрыться самому, а не быть орудием для удовлетворения каких-то незакрытых гештальтов взрослых, чем сейчас очень грешат некоторые родители. Не обязательно, что сын врача станет врачом. Конечно, здорово, если ты можешь ему передать то сокровище, которым обладаешь: свои знания, умения, любовь к этой профессии. Но не надо заставлять ребенка. Лучше, если он сам сделает свой выбор. Этот выбор надо уважать и поддерживать. Вот это самое ценное, что я извлек из детства. И мама сделала очень многое для этого – чтобы я мог развиваться в том, что мне интересно.
– На вручении премии «ВЫЗОВ» в глазах мамы одного из лауреатов было столько гордости, надежды, любви и тепла за сына. В беседе она сказала, насколько высоко ценит его интерес к науке, целеустремленность. Какие слова Вашей мамы запомнились особенно, а возможно, они стали девизом Вашей жизни?
– Каких-то конкретных слов я вспомнить не могу. Но я хорошо помню, что каждый раз, когда я сомневался в себе, когда было сложно, мама давала мне уверенность и говорила о том, что все будет хорошо, что ты справишься, что у тебя великое будущее. Это было очень важно слышать. Все мы проходим через молодость. И молодость – это, конечно, время великой неуверенности в себе. Неуверенность, может быть, в каких-то вещах толкает нас к развитию, к размышлению, к сомнениям, к поиску себя, поиску истины. Но на самом деле, наверное, еще в большей степени она способствует саморазрушению. Все-таки какую-то долю уверенности в себе человек должен чувствовать – это дает силы. И мама помогала мне обрести эту уверенность и эти силы. Это очень ценно.
– Премия «ВЫЗОВ» состоялась уже дважды. Естественно, это уже какой-то опыт как события. По Вашему мнению, есть что-то, чего сегодня премии не хватает? Чем-то может необходимо ее дополнить? Насколько она актуальна и востребована?
– Я думаю, что она актуальна и, конечно, востребована. По тому, что я вижу, ученые действительно мечтают об этой премии. И российские, и зарубежные.
Чего нам не хватает? Времени, самой традиции. Эта премия существует уже два года, но такого рода вещи как премия по-настоящему великими становятся спустя годы. Когда это уже добрая традиция.
Я бы отметил, что проверку временем наша премия выдерживает очень хорошо. Она в первый год стала ярким событием, а во второй еще более значимым. Но хорошо бы нам прийти к тому, чтобы поколения детей мечтали, что когда они вырастут, то станут лауреатами премии «ВЫЗОВ». Просто это требует времени.
Еще нам, возможно, не хватает гуманитарной номинации. На сегодняшний день премия «ВЫЗОВ» дается только в естественнонаучных и инженерных дисциплинах. Но гуманитарные дисциплины не менее важны. Мы это много обсуждали с Фондом «ВЫЗОВ». И в общем-то все согласны, все понимают, что гуманитарные науки тоже очень важны. Но решение о создании гуманитарной номинации так и не принято. По одной простой причине – гуманитарные науки в отличие от естественных и инженерных очень сильно политизированы. Вы с трудом найдете те области гуманитарного знания, в которых не будете ходить по минному полю политизации. Например, лингвистика. Вот один простой вопрос, любой ответ на который вас мгновенно переводит в политическую плоскость. Украинский язык является диалектом русского языка, какого-то панславянского языка или это отдельный язык? Много споров в среде самих лингвистов. А как в действительности? То же самое в истории. Пожалуйста – кому исторически принадлежит Нагорный Карабах? И какой бы ответ вы ни дали, даже если вы дадите самый объективный на свете, найдутся обязательно люди, которых ваш ответ просто сделает мгновенно вашими антагонистами. Безусловно, установление объективной истины, исторической, лингвистической и так далее – это важное дело. Но сейчас не самое лучшее время добиваться таких истин. Но мы, я думаю, найдем выход, сможем создать гуманитарную номинацию. Во всяком случае, я продолжаю об этом думать и обсуждать это с Фондом. Мы создадим такую, которая вместо того, чтобы творить раздоры, наоборот, будет способствовать объединению и миру. Собственно, гуманитарные науки потому и важны, что они позволяют человеку понять себя, понять общество, понять, как жить.
– Накануне вручения премии «ВЫЗОВ» Вы говорили, что экспертов очень впечатлили именно российские разработки, их количество, качество, значимость, злободневность. Как оцениваете – насколько сильна сегодня наша отечественная наука?
– Она очень сильна. Россия по любым меркам является одной из ведущих научных стран мира. Она по разным критериям, по разным меркам входит в пятерку-десятку самых сильных научных держав. Причем это если судить по таким критериям, как публикации, цитируемость и так далее. Но у нашей науки, отечественных ученых есть одна специфика. Российские ученые несколько менее публичны, чем зарубежные коллеги. Потому менее цитируются. Скажем, ученый в области физических наук с цитируемостью 2000 – на Западе он никто. А у нас с таким показателем вы найдете поразительно талантливых ученых, которые много сделали. Просто они по какой-то причине малоизвестны мировому сообществу. Но они делают свое дело. В их области эксперты со всего мира знают о них. Но за пределы вот этого маленького мирка их известность не выходит. Почему так получилось? Мы можем много об этом говорить. Может быть, это еще отголоски советской изоляции науки (сложности с оформлением виз, редкие поездки на конференции, плохой английский). Может, что-то еще. Но тем не менее объективно это те люди, которые делают великие научные работы. А вот на Западе с такой цитируемостью великих ученых, я думаю, вы просто не найдете. Такая вот любопытная разница. Поэтому если ориентироваться на формальные показатели, то Россия входит в пятерку-десятку сильнейших научных держав. Но они на самом деле сильно занижены, реальная ситуация гораздо лучше.
Скажу такую вещь. Когда премия «ВЫЗОВ» была только создана, мы собрали научный комитет из ведущих ученых страны. Казалось бы, мы, российские ученые, ну уж точно должны знать о том, что происходит в нашей науке, и для нас-то уж сюрпризов не должно было быть. Но не тут-то было. Когда анализировали заявки, то раз за разом обнаруживали людей, о существовании которых мы и не подозревали. Но становилось понятно, что эти люди делают поразительно важные, интересные вещи, у них огромные заслуги. И проверки развеяли наши сомнения. Часто наши коллеги оказывались не где-то в научных столицах, Москве, Санкт-Петербурге или Новосибирске, а в своем городе спокойно делают свое дело, не особо отсвечиваясь. Но на выходе – дело великое, стоящее, чтобы показать миру. И вот таких сюрпризов оказалось на удивление много. Так что, резюмируя, просто скажу, что российская наука даже по формальным таким критериям выглядит неплохо. И на самом деле ее состояние гораздо лучше.
Вот недавние истории. Вакцина от COVID. Первая и лучшая была сделана в России. Причем без каких-то многомиллиардных затрат, напротив, достаточно экономно. Что это значит? Без науки это не делается. Для этого нужна по-настоящему высокая наука. Россия в этом обогнала всех – и США, и Европу. Или, например, рассмотрим гиперзвуковое оружие. Это очень высокая и сложная наука: тут и материаловедение, и инженерия, и прикладная математика. У России гиперзвуковое оружие уже есть. И так уж сложились обстоятельства, что оно летает и очень результативно. С этим никто не спорит. А у США его нет, и у Европы его нет, нет и у Японии. Вроде есть у Ирана.
Вот две иллюстрации того, что из себя представляет российская наука. Она даже по формальным критериям хороша, но если вы посмотрите на реальные дела, достижения, то они во многих областях абсолютно мировые. Но при этом надо сказать, что есть области, в которых мы еще нуждаемся в каком-то росте, где все не так уж радужно. Те же гуманитарные области у нас далеко не всегда на высоте. И, скажем, некоторые области биомедицины. Некоторые хороши, как с той же вакциной, а некоторые пока еще не очень. В общем, есть над чем работать.
– А вот как раз – «есть над чем работать». Как отражается реализация программы Десятилетия науки и технологий на Вашей работе? На всей российской науке?
– Для человека, который любит науку, каждое десятилетие – это десятилетие науки и технологий. Поэтому для меня это десятилетие никогда не начиналось и никогда не заканчивалось, оно длиной во всю жизнь.
Для нас, ученых, каждый день – это день науки, каждое десятилетие – это десятилетие науки. И очень хорошо, что государство задумалось о том, чтобы создать такую глобальную программу действий для науки и развития технологий. И мы видим, что тут сдвиги очень хорошие. Но нельзя сказать, что это прямо началось, когда началось Десятилетие. Это было уже задолго до, и хорошо, что изыскиваются новые инструменты для поддержки отечественной науки.
– Одна из целей Десятилетия науки и технологий – привлечь больше молодежи в сферу. Как, на Ваш взгляд, сегодня молодежь представлена в российской науке, достаточно ли действенных рычагов создает государство для поддержания интереса?
– Начнем с того, что науку в основном делают как раз молодые. Роль людей возрастных редко состоит в том, чтобы непосредственно руками делать научные исследования. Как правило, это постановка задач, консультирование. А вот основная мощь науки – это энергия молодых. И не надо себя обманывать, что ученый – это такой пожилой старец. Нет, ученый – это молодой человек, как правило. Поэтому если в науке нет молодых, то в ней нет жизненных сил. И я это говорю как человек, который полным ходом переходит в категорию возрастных ученых. Близится мое 50-летие. И когда я говорю, что молодые – это жизненная сила науки, я, к сожалению, уже имею в виду не себя, а моих учеников и вообще молодых.
В российской науке молодых ученых, конечно, стало гораздо больше за последние 10-15 лет. По статистике около половины отечественных ученых – молодые, что является очень приличным показателем. Потому что есть поддержка для молодых. Президентские стипендии для аспирантов, целые линейки грантов для них. Многие коллеги даже с обидой говорят, что мы посвятили свою жизнь науке и для нас инструментов поддержки гораздо меньше, чем для молодых. Такие голоса, думаю, тоже надо слышать. Не секрет, что в целом наша наука недофинансирована и меры поддержки нужно, конечно, увеличивать и для молодых, и для состоявшихся ученых. Чему равна, например, стипендия аспиранта? Человека, который уже занимается научными исследованиями. А за них вообще неплохо бы платить. Но разве можно считать достаточной сумму в пределах десяти тысяч рублей?
Вообще, аспирантура, на мой взгляд, нуждается в серьезном переосмыслении. У нас она почему-то воспринимается как ступень обучения. То есть аспиранта заставляют ходить на лекции по философии, английскому языку, еще по каким-то предметам. Морочат голову. А в западных странах, например, не так. Я много лет жил на Западе, сам там был аспирантом, и у меня были аспиранты. Реальность такова, что там аспирантов не мучают никакими лекциями. Они там полностью фокусируются на научных исследованиях. И в это время не надо человеку мешать жить. Если он занимается успешно, то защищает аспирантуру и становится кандидатом наук. Точка. И в это время за исследования он должен хорошо получать. Вот как ученый должен хорошо получать, так и аспирант должен хорошо получать, чтобы не было необходимости подрабатывать, чтобы выжить. У нас этот момент пока еще слаб. Аспирант вынужден подрабатывать, чтобы не умереть с голоду или чтобы не висеть на шее у родителей, с одной стороны, а с другой стороны, ему морочат голову лекциями и экзаменами по ненужным предметам. И в результате у него просто не остается времени на работу научную.
Но сейчас это меняется. Ввели президентские стипендии для аспирантов. Но на них нужно формировать и подавать заявки. И отчеты там какие-то, наверное, тоже нужны. Это же трата времени. К сожалению, и стипендий президентских не так много. Вроде бы это шаг вперед, но такой, робкий. Вот и получается, что поддержка молодых у нас в целом очень хорошая, но нужно еще немало внимания обратить на аспирантуру, которая остается болевой точкой.
Резюмируя, скажу: поддерживать в науке нужно всех, не только молодых. Потому и преподаватель, и научный сотрудник, конечно, должны получать достойные базовые зарплаты. Не надбавки за производительность должны составлять основной доход ученого.
– Что Вы могли бы сказать о региональных научных школах?
– На этот вопрос можно ответить двумя способами. Можно приводить конкретные примеры сильных региональных научных школ. Можно говорить что-то общее. Конечно, наука более развита в научных столицах, таких как Москва, Петербург, Новосибирск. Очень сильные есть научные школы, научные центры в таких городах, как Екатеринбург, Казань, отчасти Уфа и Ростов-на-Дону. Что-то новое создается сейчас во Владивостоке и в Сочи, в Сириусе. Наверно, еще наберется пару городов. Но при этом есть удивительные случаи, когда в городах, которые не считаются научными центрами, тоже появляются потрясающие научные школы. Например, премия «ВЫЗОВ» 2024 года была дана Валерию Тучину, великому ученому, работающему в Саратовском государственном университете. Здесь он создал школу по биофотонике. Это область науки, одним из основателей которой он и является. У него очень много учеников. И Саратов в его области – это столица. Или, например, Владислав Блатов – человек, который всю жизнь работает в Самаре – не в научной столице. Но в его области это столица. Потому что он воспитал огромное число учеников, а его работы знает весь мир. Не могу не вспомнить моего коллегу и друга – Владимира Анисимова. Это великий физик, который всю жизнь проработал в Екатеринбурге. Он часто ездил по миру с лекциями, но работал только в Екатеринбурге. Тоже воспитал целую школу, создал целое направление в физике. Его знает весь мир. Мы с ним много сотрудничаем. Таких примеров, на самом деле, довольно много.
– Сложно ли быть сегодня ученым?
– Да. С современной наукой есть такая история. Для занятий ею в Советском Союзе, например, были выделены институты, в частности академические. Вот там люди занимались только наукой.
А в наших университетах слишком много акцента на преподавание. И эта ситуация усугубляется кратно. Если вы посмотрите на обычный университет – ставка профессора или доцента подразумевает преподавание около 900 часов в год. Это означает, что у вас ни времени, ни сил на занятия наукой не будет. И с этим что-то надо делать. На мой взгляд, эта ситуация не очень здоровая. Если мы хотим, чтобы наши студенты учились у тех, кто реально делает науку, если делается ставка на то, чтобы наши профессора и доценты реально занимались наукой, то нужно снизить педагогическую нагрузку и дебюрократизировать преподавательский процесс. Самое главное, оптимизировать вот эти объемы преподавания. Потому что это, конечно, безумие. 900 часов преподавать и при этом заниматься наукой – это невозможно.
– В числе Ваших регалий: кристаллограф-теоретик, минералог, химик, педагог, профессор РАН, и это еще не все. Как в России помогают накопленные знания за рубежом? Есть ли у Вас какие-то сравнения, если это корректно, если это допустимо, – скажите об этом.
– Человек формируется сочетанием факторов: своей собственной волей и своими принципами, опытом и окружающей средой. Так что опыт и окружающая среда тоже важны. Поэтому жизнь в разных странах сильно на меня повлияла, дала мне много опыта, пищи для размышлений, контактов. Это, безусловно, очень полезно. Можно миллион разных примеров приводить. Сейчас я организую конференцию. Она пройдет в день моего рождения. Я решил, что самый лучший подарок на мой юбилей мне и самый лучший подарок от меня нашему научному сообществу – это организовать классную международную научную конференцию «Материя и материалы». И, честно говоря, мне совершенно не составило труда пригласить на эту конференцию лучших ученых мира. И они приедут в наш Сколтех, прочитают лекции. Мы зовем всех, кто хочет на эту конференцию. Хотим, чтобы то, что они рассказывают, было доступно максимально нашим ученым. Несмотря на то, что наших ученых пытаются изолировать и всячески душить, те контакты, которые у меня с давних времен есть по всему миру, позволяют нам вполне нормально общаться с кем угодно.
– Насколько легко сегодня организовать международную конференцию? Или, наоборот, сложно?
– Нам пытаются создать проблемы, это безусловно. И отчасти это работает. Но проблемы закаляют. И вообще я всегда говорю, что сейчас, конечно, время сложное. Сейчас время героев. Сложные времена создают сильных людей. Используйте эту возможность, чтобы стать сильнее. Да, пытаются политики создать нам проблемы. Ну проявите изобретательность, чтобы эти проблемы решить. Проявите настойчивость, упорство, чтобы победить в этой борьбе. И все будет хорошо. И вы выйдете оттуда не только победителем, но и более сильным человеком, чем были раньше.
Конечно, какие-то проблемы есть. Например, когда я приглашал ученых из Европы – кому-то банально тяжело лететь. Потому что прямых рейсов нет, а с пересадками – это целые сутки в один конец. А большинство просто боятся. Потому что их запугали. Например, ученым в Германии, если они поедут в Россию, светит мгновенное увольнение и лишение пенсии. Это диктатура в худшем варианте – диктатура без диктатора. Диктаторы ведь изредка бывают просвещенными, интересными, харизматичными людьми типа Юлия Цезаря или Наполеона. А тут все атрибуты диктата и запугивания, только без Юлия Цезаря и без Наполеона, вместо которых скучные посредственные бюрократы. Какая-то вязкая и мутная диктатура, не харизматичная, но при этом давящая как асфальтовый каток. Не нас, а европейских ученых, которые запуганы до такой степени, что говорят с нами эзоповым языком. Потому что боятся, что их соцсети будут просматривать, телефоны будут прослушивать. Из этого уже никто и секрета не делает. Поэтому, конечно, проблемки есть. И вот на этой нашей конференции будут ученые из Китая, Индии, Вьетнама, Ирана, Алжира, Армении, Казахстана, наши российские коллеги. Будет один человек с Запада, великий ученый, которого вряд ли они смогут сломать. И тот будет онлайн, потому что тяжело лететь. А остальных просто запугали. Вот такая вот история.
Я не осуждаю тех людей, которых запугали. Прекрасно понимаю, что есть битвы, которые стоит вести, а есть те, которых вести не стоит. Когда речь идет о твоих коренных принципах – бейся, а когда речь идет о том, чтобы съездить на конференцию к своему другу и за это потерять работу и пенсию – наверное, это того не стоит. Все-таки есть семья, которую надо кормить, есть и еще много других обязательств. Если я кого-то осуждаю, то тех западных коллег, которые пишут, что все русские плохие, мы вас накажем. К сожалению, такие письма тоже приходится получать. Это сильно разочаровывает. И я не знаю, как потом придется общаться с этими людьми. Понимаю, что западная пропаганда работает в круглосуточном режиме. Но все-таки Бог дал человеку разум не просто так, а для того, чтобы защищаться от таких вещей в том числе.
С очень многими западными учеными нам будет сложно налаживать отношения после всего того, что было сказано и услышано. Можно притвориться, что они этого не говорили и что мы этого не слышали. Ну зачем себя обманывать? Мы все должны будем эту ситуацию как-то потом перерасти. Мы все должны будем чему-то в этой ситуации научиться.
Есть и положительное. Вместе с санкциями мы получили прекрасный катализатор для налаживания научных связей с Востоком. У меня лично эти отношения всегда были очень сильными. Большинство научных контактов как раз в Китае. И я должен сказать, что китайская наука уже много лет гораздо более интересна, чем европейская или американская. Там действительно происходят тектонические сдвиги и интереснейшие открытия. Но только сейчас наши российские ученые начали для себя это открывать. Ну и слава богу. Я думаю, что сейчас энергия наших ученых будет уходить на то, чтобы открывать для себя вот эту сторону мировой науки и завязывать с ней всяческие отношения. Конечно, нужно было делать раньше. Но лучше поздно, чем никогда. А Запад – когда-нибудь с ним тоже наладим отношения. Ведь с кем-то из них эти отношения никогда и не прерывались. Это все когда-нибудь мы преодолеем. Когда-нибудь все извлекут для себя уроки.
–Что бы Вы сказали перспективному, но колеблющемуся студенту относительно его выбора – идти ли в большую науку?
– Я советую свои решения и по этому и по всем остальным вопросам анализировать с точки зрения мотивации. Задай себе вопрос: ты хочешь поступить вот так или вот так исходя из чего? Если тобой движет страх, то это решение наверняка неправильное. Если тобой движет любовь, например, любовь к науке, то ты не прогадаешь. Решения в жизни никогда нельзя принимать, основываясь на страхе. Это самый лучший совет, который я могу дать, в особенности молодым людям, которые вследствие присущей молодому возрасту неуверенности очень часто поддаются голосу страха, а потом всю жизнь жалеют.
Беседовал
Камиль Миргалаутдинов
Фото из архива «Региональной России» и А.Р. Оганова.