Цветы и стихи в память о театральном режиссере, актере и педагоге Евгении Багратионовиче Вахтангове – дань уважения мастеру в день его рождения. Накануне вахтанговцы вместе с представителями театральной общественности, зрителями, детьми из той самой гимназии, где он учился, вновь вспоминали его вклад в историю русского театра.
Коллектив журнала «Региональная Россия» также поздравляет вахтанговцев с днем рождения «отца – основателя театра». Желаем вам творческих успехов, ярких спектаклей, преданного зрителя и аншлагов.
Сегодня гость нашей редакции Кирилл КРОК, директор Государственного академического театра имени Евгения Вахтангова, заслуженный работник культуры РФ.
– Кирилл Игоревич, что для Вас театр? Способ самовыражения? Возможность донести какие-то идеи зрителю? Или же что-то другое?
– По статистике театр посещает всего лишь семь-восемь процентов трудоспособного населения в любом городе, в любой стране. В то же время театр в России всегда был больше, чем театр, чем какая-то из отраслей арт-индустрии. Театр, если он действительно настоящий, не место работы, это твой дом, которому ты СЛУЖИШЬ. Ты приходишь утром, а уходишь поздним вечером. Это только для зрителей в театре все так хорошо: работа – всегда праздник; пришел, за несколько часов что-то сделал, и вот – люстры горят, паркет блестит. А на самом деле многие не понимают, что в театре работа даже на ночь порой не прекращается: идет ночной демонтаж декораций, монтировка будущего спектакля. Некоторые спектакли собираются пять-семь часов. У нас, например, работают три смены художественно-постановочной части. Каждое утро во всех репзалах идут репетиции, а каждый вечер на всех сценах вахтанговского театра, их у нас шесть, проходят спектакли. И вот этот огромный театральный механизм – творческо-производственная конгломерация – каждый день существует своими проблемами, радостями, огорчениями. И требуется огромное количество сил и времени на то, чтобы этим процессом управлять.
– Какие постановки Вам наиболее близки? Насколько сильно Ваши предпочтения влияют на репертуар в театре Вахтангова?
– Знаете, мне интересны постановки в театре, где главное не техника, и не хайп ради хайпа, и не провокация ради провокации. Мне интересны постановки, где человек в центре – его проблемы, его внутренний мир. Потому что ничего интереснее, чем изучение человека человеком, когда присутствуешь в зрительном зале как зритель, ничего не знаю. И это самое интересное, что вообще есть в мире, – изучение человека через призму увеличительного стекла театра. Поэтому мне интересен чувственный, эмоциональный театр. В котором хочется и поплакать, и посмеяться.
Не люблю провокационный театр. Не люблю театр с радиомикрофонами, когда я слышу радиоспектакль, а не живые голоса артистов. Не люблю театр с какими-нибудь камерами, с большими экранами. Не люблю, когда классический сюжет автора переламывают через колено, переиначивают, переносят в сегодняшний день, современность. Вот этот весь театр для меня не интересен. Влияю ли я на репертуар? Конечно же, влияю. И как раз говорю с будущими режиссерами вот об этих проблемах, которые я только что назвал, что наши приоритеты – вот такие, и мы должны их соблюдать. Они были заложены еще Римасом Туминасом, и мы по ним стараемся жить и творить. Он 15 лет был художественным руководителем театра. К сожалению, ушел из жизни в марте 2024 года.
– С началом СВО привычные смыслы знакомых с детства произведений могли поменяться, о чем говорят многие творческие люди. Как это отразилось на театре Вахтангова? Есть ли постановки, которые зрители сейчас воспринимают иначе, как в позитивном, так и в негативном ключе?
– Конечно же, театр как лакмусовая бумажка общества – реагирует на все. Например, спектакль «Бег» по одноименному произведению Булгакова был выпущен 10 лет назад. Наши артисты, когда началась СВО, пришли и сказали: «Мы просто почувствовали, что играем сегодня совершенно по-другому, и как будто какое-то второе дыхание сегодня открылось. То есть мы испытываем какую-то боль от тех слов, которые были заложены в пьесе Булгакова, которые и раньше мы произносили, но сегодня мы вновь пропускаем их через себя, учитывая ту сегодняшнюю ситуацию, в которой живет наша страна». Театр можно по-разному воспринимать. Возможно в любом спектакле, если ты болен на голову, найти крамолу, в любом произведении классики – на то она и классика, что она вечна, и темы в ней подняты вечные. Поэтому, естественно, сегодняшний Булгаков, сегодняшний «Бег» соотносятся с событиями сегодняшнего дня. И это нормально с моей точки зрения. Потому что иначе бы этот роман не был великим произведением литературы. Рассмотрим, например, те проблемы, которые описаны в «Дяде Ване» Чехова. Он у нас идет уже почти 15 лет. Конечно же, то, о чем говорит доктор Астров в пьесе Чехова сегодня, по-прежнему актуально: вырубают лес, уничтожают экологию, растительный мир, фауну. Как и то, о чем говорит Дядя Ваня – есть люди, которые научились паразитировать на текущей ситуации: ничего не делать, а просто умно разводить руками, писать никому не нужные очерки и книги и мнить себя вершителями судеб. Разве вот эти мысли, которые заложены у Чехова, не актуальны сегодня? Поэтому пьесы Чехова – великая русская классика.
– В любой сфере, в том числе в культуре, есть свои негласные правила. Театр не исключение. Можете ли Вы рассказать о некоторых из них, которые известны всем причастным, но не широкому кругу?
– Безусловно, есть определенные правила. Я с театром каждый месяц бываю на гастролях. Очень больно бывает, когда в местном театре, куда приезжаем, мы видим, что уходят театральные традиции, рушится театральная этика культуры поведения, просмотра спектаклей. Разве нормально, когда зрители считают, что они могут опоздать, как в кино, прийти в зал с попкорном, что-то жевать и пить? Перестает быть нормой обязательно снять верхнюю одежду и сдать ее в гардероб, отключить телефон. И снимать происходящее на сцене во время спектакля – все это признак дурного тона. Как и прийти в театр в драных джинсах и вытянутом свитере. Это как-то не комильфо. Очень обидно, что классические традиции в некоторых регионах почему-то исчезают. Они уходят потому, что, театр здесь не занимается воспитанием своего зрителя – махнул на это рукой, отстранился от этих проблем. А для меня это негласные правила театра, которые должны соблюдаться. Я уж, извините, не говорю о том, что в театре сотрудники не должны ходить в верхней одежде и на сцене никто не может находиться в верхней одежде и в шапке. Это все неуважение к сцене. Неприлично приходить на работу в театр в шортах, даже жарким летом. Но почему-то во многих театрах эта культура как будто потеряна. Спрашиваю: «А почему у вас так в театре?» «Да вот…» «А почему ты, как директор, ничего не делаешь?» «Ах, да…» Культура – она с нас начинается, и мы ее должны поддерживать. Системой в том числе. А также правилами, которые ограничивают твою какую-то личную свободу, потому что ты находишься в театре, ты обязан подчиняться этим требованиям.
– В условиях происходящих событий как бы Вы оценили деятельность либеральных деятелей искусства? Насколько это сейчас необходимо?
– Вы знаете, я и до 2022 года критически относился к либеральным идеям в искусстве. Не принимал их и открыто говорил об этом. Но в стране появлялись голые люди на сцене, провокационные спектакли, мат-перемат и так далее. Одна форма, без идейного содержания. Когда мы говорили о функции воспитания поколения молодых людей, о нравственности, о том, что театр – это все, что от пояса и выше, а не наоборот, многие наши театральные критики, в том числе, слава богу, и уехавшие, просто иногда выходили от этих мыслей из себя. Утверждали, что заниматься воспитанием и образованием, формированием личности – это вообще не функция театра. Ну что могу сказать? Просто когда 30 лет у государства была позиция «мы вас поддерживаем», а дальше – творчество, «вы свободны, делайте, что хотите», «цензуры у нас нет», «идеологии у нас нет». Идея быть должна. Если ее нет в каждом спектакле – высокой, гуманистической, художественной, творческой о прекрасном, о добром, о том, что, уж извините за банальные слова, добро всегда будет побеждать зло, то такой театр, мне кажется, не нужен. Это мое мнение. Самое коварное – это утверждение, что идеологии у нас нет. Идеология есть всегда, потому что, и в театре в первую очередь, утверждается определенная система ценностей. И если государство этим вопросом не занимается, отстранилось, то все равно театр продолжает оставаться на определенных позициях – но чьим интересам они служат? Вот так и сформировались за три десятилетия в нашей стране люди, презирающие и ненавидящие свою Родину. Нынче уехавшие, выступающие со злобными заявлениями.
– Вы недавно посещали Донбасс. Расскажите о своей поездке. Что Вас больше всего удивило?
– Донбасс… Ну, во-первых, я там уже не первый раз. Правда, сейчас был один и, наконец, доехал до Донецка. И я увидел очень мужественных людей. Они продолжают работать несмотря ни на что. 10 лет идет война, давайте все называть своими словами: людей бомбят, уничтожают, они живут в экстремальных условиях, но продолжают там заниматься театрами, своим делом. Я посмотрел на них – их не сломить. Мужественные люди. Только российские люди могут так продолжать дело своей жизни, несмотря ни на что.
– На Ваш взгляд, нужны ли сейчас постановки об СВО и событиях, связанных с ней?
– Конечно, да. Но когда я говорю это, хочу отметить, что искусство, театр и кино – это не журналистика, не документальный жанр кино. Искусство, оно всегда, всю жизнь в нашей истории и в мировой истории искусства отражало любые события, происходящие в обществе, в социуме на определенном временном расстоянии. Поэтому требовать сейчас в том же театре, чтобы драматурги в первую очередь написали срочно пьесы, которые как «Завтра была война», «В списках не значился» или «А зори здесь тихие…» Бориса Васильева, пойдут по всей стране – это неправильно. Любой творческий человек, драматург или писатель должен осознать события, пропустить через себя, проверить временем. Он не может так: сегодня это произошло, а я уже написал о событии. Это журналистика, это документальный жанр кино. И это не художественное произведение. Посмотрите, в основном все великие драматургические произведения про Великую Отечественную войну, великие фильмы были созданы, когда победа была достигнута. Это должно родиться, это нельзя инициировать. Это не должно быть скороспелкой, потому что театр, искусство – это мягкая сила. Она должна быть убедительна и вызывать слезы в зале от того, что происходит на сцене. Вот это задача искусства.
– Расскажите, пожалуйста, о помощи театра в восстановлении Дома Вахтангова.
– Во-первых, дом Вахтангова мы – театр – восстанавливали за свой счет. Никто не помогал. Это наши собственные средства, которые мы зарабатываем от уставной деятельности: от продажи билетов и наших гастролей. Мы сознательно в течение трех лет вкладывали наши собственные средства, чтобы открыть дом-музей или «Дом Евгения Вахтангова» на Кавказе в статусе филиала Вахтанговского театра. Но вначале нужно было расселить жителей дома Вахтангова – там были коммунальные квартиры, – потом сделать проект, осуществить ремонт и восстановить здание, оснастить его техникой.
– Как Вы относитесь к тем, кто покинул свою родину в это непростое для всех времен?
– Отрицательно отношусь, потому что исповедую русскую пословицу «где родился, там и пригодился». И поверьте, жизнь все расставит по своим местам, судьба им все равно отомстит. Они будут жить с незаживающей болью из-за своего поступка. Конечно, они будут хотеть оправдания – почему, что. Но такого успеха и такой народной любви этим людям не сыскать. Ни в Израиле, ни в Ереване, нигде. Только на родине. Они отсюда уехали, плюнули в эту родину. Ну что ж, их выбор. Но мы их любили искренне: смотрели на них, радовались, ходили на спектакли, покупали дорогие билеты, смотрели кино, телевизор, платили гонорары многомиллионные, рекламные гонорары. За один выход Чулпан Хаматова на сцене в антрепризе получала 250 тысяч по тем временам. Что, она мне будет рассказывать, что ей в Латвии столько кто-то даст? Никто ничего. Это я ее как один из примеров привел. Или Анатолий Белый. Работал в Московском большом театре – в лучшем театре страны. Ну, пускай теперь в Израиле… Тут видел его видеоинтервью в Интернете. Хочется сказать: «Толя, что с тобой случилось? Что ты так постарел? Из плейбоя и обаятельного мужчины ты превратился в какого-то желчного старичка. Что с тобой сделалось за эти два с половиной года?»
– Какое свое решение Вы могли бы назвать самым важным в жизни?
– Решение? Ну, не знаю. Решений в жизни каждый день очень много. Знаете, если любое решение приводит к каким-то победам в театре – это и есть самое важное для меня решение.
Беседовала
Фаина Савенкова
(Специально для «Региональной России»)
Фото Олега Королева